Когда воин добрался до храма Солнечного, уже светало. В этом повезло: именно с первыми лучами дневного светила в храме начиналась служба, славящая бога Солнца, именно на рассвете для прихожан отворяли тяжелые железные ворота. Молящихся было много, и худощавую фигуру Ресана Венд углядел не сразу. Парень стоял в передних рядах, так что пришлось протискиваться вперед, а потом вытягивать его, не понимающего в чем дело, к выходу.
— Венд, нельзя же уходить посредине службы, — возмущенным шепотом выговорил ему юноша, оглядываясь на храм, который они только что покинули.
— Можно, все можно, — рассеянно отозвался воин и тревожно взглянул на небо. Теперь со стороны реки вверх поднимались темные столбы дыма, и настрой толпы начал опасно меняться. И настрой, и состав.
— Не до службы сейчас, потом домолишься.
— Венд, я так не могу, — Ресан остановился и сделал попытку вернуться. — Я даже жрецов не поблагодарил за спасение.
— Вперед шагай! — велел воин, разворачивая мальчишку и тычком в спину задавая верное направление. — Вернешься и поблагодаришь, если живым останешься.
И добавил, понижая голос, чтобы не привлечь внимание окружающих:
— В городе с минуты на минуту начнутся волнения. Нужно успеть выбраться из Радоги до этого.
Ресан споткнулся, выправил шаг и больше не делал попыток развернуться. Лицо парня побледнело, взгляд растерянно заметался по толпе, выискивая признаки начинающегося мятежа.
— Ты… уверен? — спросил шепотом.
— Почти, — отозвался Венд. — Если ошибаюсь, вернемся, и я вместе с тобой пойду благодарить жрецов и извиняться перед ними.
Людей на улицах прибывало, и все меньше среди них становилось женщин и детей и все больше мужчин, в основном молодых и вооруженных. Некоторые выглядели растерянными, не знающими, чего ожидать, другие шагали или ехали целеустремленно. Двери домов между тем запирались, окна закрывались ставнями изнутри. Выводы из напряжения предыдущих дней и сегодняшнего пожара сделали многие.
За комнаты и питание Венд платил вперед, так что багаж и лошадей они забрали без затруднений. Хозяин постоялого двора, выглядя хмурым, но не сказать чтоб испуганным, раздавал какие-то распоряжения, слуги торопливо заполняли водой все имеющиеся бочки на случай, если пожар пойдет в эту часть города. На уезжающих постояльцев никто не обратил внимания.
Вот только восточные ворота, к которым спустя полчаса они подъехали, оказались заперты. Народу столпилось много, и конные, и пешие, и в каретах. Полтора десятка городских стражников стояло на крепостной стене, в руках некоторых Венд заметил арбалеты с уже наложенными болтами. Стража опасалась, что люди попробуют вырваться из города силой?
Внизу, у самых ворот, находилось около десятка, в кольчугах и шлемах, с обнаженными мечами. Еще двое стояли ближе к горожанам, выставленные объясняться.
— Не велено, — лениво сказал молодой стражник, немного сдвинувший шлем назад, так что виднелась светлая челка. — Приказ никого не выпускать.
— Кем не велено? — напирал на него мужчина лет сорока. Судя по богатству одежды и отделке оружия — вельможа не из последних, подъехавший в сопровождении многочисленной свиты.
— Кто это приказал?
— Кто надо, тот и приказал, — так же лениво отозвался стражник, и, вытащив из кармана горсть орехов, принялся давить пальцами скорлупу и по одному закидывать в рот. Зубы у белобрысого оказались на диво белые и ровные.
— Ты разве не знаешь, кто я такой? — обозлился дворянин, явно собираясь втоптать наглеца в землю перечислением своих титулов.
— Да хоть сам император, — отмахнулся от него стражник, заставив вельможу онеметь.
Венд, вместе с Ресаном наблюдавший с некоторого отдаления за разворачивающейся сценой, хмурился все сильнее. Не так ведут себя городские стражники в присутствии важных нобилей, которые способны парой слов испортить простому человеку жизнь, а при желании и лишить оной. Стражнику бы полагалось потеть, краснеть и извиняться за вынужденное исполнение приказа, в конце концов попытаться перепоручить недовольного нобиля своему старшему. А еще воину все сильнее казалось, что он уже видел ехидный прищур белобрысого и слышал его голос…
— Как твое имя? — с угрозой потребовал нобиль, вновь обретший дар речи. Судя по тому, как побелели пальцы на рукояти меча, он с трудом сдерживался, чтобы не вытащить оружие.
Белобрысый закинул в рот последний орех, со смаком разжевал его, проглотил, похлопал себя по карманам, выискивая еще, не нашел, разочарованно скривился.
— Отвечай, когда благородный тар тебя спрашивает, смерд! — вмешался один из свиты.
— А ведь я этого стражника уже где-то видел, — проговорил неожиданно Ресан, — только где?
Венд еще раз посмотрел на белобрысого — и вспомнил.
Из караульной башни тем временем вышел старший десятник стражи, держа в руке бумагу с гербовой печатью. Помахал ею в воздухе:
— До особого распоряжения нового магистрата все ворота останутся закрыты. Расходитесь по домам.
— Какого еще нового магистрата? — возмутился вельможа, перенеся внимания на новое лицо. — До следующих выборов три года!
— Старый магистрат сегодня утром был распущен, — терпеливо объяснил десятник. — И сформирован новый. Это все, что нам известно, благородный тар.
Дворянин скрипнул зубами, но спорить дальше не стал. Вместо того кивнул в сторону белобрысого стражника:
— Я требую наказать этого простолюдина! Он оскорбил меня.